www.r-di.net                                                                  Ростислав Дижур

_________________________________________________________________________________________________

 

 

 

*    *    *

 

Как многолюдно,

одиноко,

холодно...

Всё к этому и шло.

Надежды, слёзы, время — перемолото,

спрессовано в одно.

Оно —

вагонное стекло.

Да сжато до нелепости такой,

что времени — лишь несколько минут.

Надежды — никакой.

И только слёзы льнут к щекам и льнут.

 

Зияет бездной океана

провал вагонного экрана.

Кругом — осколки звуков,

а в нём,

немом,

роняют руки прощальных жестов дрожь.

И что слова?

Ведь ложны сплошь!

 

Вдруг

дрогнул,

шатаясь встал,

прочь зашагал вокзал —

город сдвинулся,

площади за собой поволок —

с лязгом

Земля ушла из-под ног —

сбой

в движении планет...

 

Нет!  Не верится.  Нет!

 

...Судьба —

из рук —

в ледяные свои —

две колеи.

Миг — и навек унесёт...

 

Ну вот и всё.

 

1979

 

 

 

*    *    *

 

...Где я? —

глаза открываю.

Улице нет конца.

Ночь.  Фонари проплывают.

Я на руках у отца.

 

Мама — сквозь звёздные реки —

Что-то сказала мне...

Как непослушны веки...

Снова — полёт во сне.

 

Космос опять.  И заново —

Голос мой — бубенец:

— Мама — добрая са-амая!

Самый сильный — оте-ец!

 

...Где я? —

глаза открываю.

Вырос отец надо мной.

Гром?...

В колыбели трамвая

Трое,

едем домой.

 

Мама вполоборота,

Тронула — жарко лицу.

Что-то сказала.  И что-то —

Ласковое отцу.

 

Бубен у губ отобран —

Не обронить словца.

Буду как мама добрым.

Силой пойду в отца.

 

Лишь бы —

смыкаются веки —

Быстро летели года...

Верю, что мама навеки

И отец навсегда.

 

 

 

*    *    *

 

Есть книга славная и тёплая постель.

И за окном давно уже не лето.

Но выйду в ночь, как будто из гостей —

Домой; до самого рассвета. —

 

Чтоб горемыке высказаться дать:

Бедняге и немой отрада.

Идти с ним рядом, слушать и кивать —

Ему ведь больше ничего не надо.

 

Я не приду — и моего огня

В полночном недостанет блеске.

Здесь памятники ждут меня.

Я не приду — и помолчать им не с кем.

 

Ждёт сад у пристани, ограды каждый прут,

Домá — в меня глядеть во все глазницы.

Меня мосты и улицы здесь ждут,

Чтоб вместе длиться.

 

Не развести меня, уже не разлучить

С гранитной набережной, лунною дорогой,

Со всем, что суть и плоть глагола «жить». —

Протягивай ладонь — и трогай.

 

Всё оживает и к живому льнёт,

а рассветёт едва —

В себя уйдёт от говора и гуда.

И отпускает чувство чуда.

Но не проходит ощущение родства.

 

 

 

В  РЕСТОРАНЕ  «РОССИЯ»

 

Чертя по скатёрке ножом, истомлён, издёрган,

Причин доискаться силюсь.  Хочу постичь,

Почему я и здесь чужой,

в самом русском районе Нью-Йорка,

В ресторане «Россия», на Брайтон-бич.

 

И что б не развлечься? —

всё веселится и блещет.

Бог коньячный отпустит грехи до утра.

Тепло, и сыто, и столько прелестных женщин.

Что же не так?  Откуда эта хандра?

 

Сиянье ли царской, золотом шитой короны,

Лампочек звёздное ль мерцание в полу

Впрыскивает в кровь тоски гормоны?

Зал такой ли? — склепа вобравший мглу.

 

Виной ли пунцовый рак, что так одиноко стынет?

Враньё ли соседа-витии о прелестях бытия?

Или пустынней пустыни — это: «Россия»? —

нет ведь тебя. —

Нью-Йорк без тебя и тот — пустыня.

 

Здесь исполнимо любое желание плотское.

Что же, как белка, по кругу, себя моря,

Верчу бесконечную,

словно лента Мёбиуса, строчку Бродского? —

«Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря...».

 

Бежать!  Немедля! — Уберечь рассудок.

Пусть «тронулся» скажут

и крутят пальцем у виска.

Скорее!  Скорей отсюда!

В ресторане «Россия» втрое

наваливается тоска.

 

 

 

ОБРЕСТИ  НЕБО

 

Приметив холм и на холме площадку, —

Устав, промокнув — дождь нудил с утра, —

Поднялся берегом, разбил палатку.

Хотелось есть и просушиться у костра.

 

Спустился к роднику — и думал, не напиться,

Когда тянул прохладу по глоткам.

Вернулся — а в траве, к палатке жмётся, птица.

И птаха — ласточка — легко далась рукам.

 

Проверил крылья.  Робко перехватывал:

Обследовал от клюва до хвоста. —

Цела и для птенца великовата.

Порылся в рюкзаке и хлеб достал.

                         

Не тронула...  Воды поднёс в ладони.

Не стала пить.  Ну, знаешь ли!  Дела...

Хлебал и ласточке о тупости долдонил.

А птица, глядя из травы, чего-то всё ждала.

                         

Не выдержал — силком поил из ложки.

И хлеб заталкивать, спасая, нужным счёл.

Не занимали ласточку вода и крошки.

И вырвалось: — Чего ж тебе ещё?!

                         

Не хочешь пить, воротишь клюв от хлеба...

Взглянул — глаза в глаза — и понял наконец.

Там неба не было!  Ей не хватало неба! —

Егó искал, оперившись, птенец.

                         

На круче вздрогнуло окры́ленное тело...     

Руками — от земли — с подпрыгом — взмах!    

И со второго раза птица полетела.

Над лесом, зá реку — осилив страх.

                         

Вздымалась грудь, ветрами наполняясь,

И в сердце пело, — думал оттого,

Что птицу выучил летать, ещё не сомневаясь,

Ещё не понимая: кто — кого.

 

 

 

О  СЧАСТЬЕ

 

Работать каторжно,

забыть, что одиноко,

опустошить себя и снова теребить. —

Годами, скручивая в нить

души волокна,

блаженство пытки длить.

 

На площадь выйти:

плоть души — раздать;

не все же мнят мирáжем

Живую,

трепетную строчек пряжу.

 

Опять гореть и верить:

завтра,

век спустя —

когда и прах уже истлеет —

Материя души

кого-нибудь согреет.

 

 

 

О  ПРОИСТЕЧЕНИИ  ЗВЁЗД

 

Поле, дорога, вечность...

ветер насквозь.

И не врозь ещё следы —

здесь, где счастливы были...

Отнял у земли

этих горьких плодов гроздь.

Принёс домой горсть

неба и пыли.

 

И место высвободив — сняв цветы, —

колбы и поддоны, —

Поддерживая, в небо высадил:

в проём оконный.

 

Примет земля из ладони —

косточку, зерно, горошину, —

Чудо совершит как должное,

проверено веками:

Земля разберётся, чтó в неё брошено, —

Прочувствует, расшифрует,

пустит ростками;

Не подарит незабудок вместо хлеба.

 

Ошибается ли небо?

 

...Óжило, —

жалось, вытягивалось облако пылевое, —

Форму искало.  Пульсировало,

и гасли сокращения.

Вздрагивало в звездопад,

вьюжилось, когда падал снег, —

противилось покою.

Наконец по весне

стало угадываться вращение.

 

Увеличивало обороты.

Так раскрутилось,

что звонко запело оконце.

 

Плавясь, расслаивался воздух.

Однажды ночью соловьиной

В туманном облаке

зажглось маленькое солнце.

И разгоралась, росла

его раскалённая сердцевина.

 

Обозначило притяжение...

Комната и дали за окном

силовым захватывались полем.

Странные свойства

простейшие обретали вещи.

Потекли и высохли стёкла;

пропали колокола с ближайших колоколен.

Исчезли цветы,

отбросив на стены контуры —

трещинами.

 

Опрокинулись расстояния,

скрадываться выучились и зиять:

Те, что до звёзд, — таять;

те, что легко покрывались рукой, —

шириться в бесконечность.

Время — с утра и до вечера самого —

течи стало давать;

От полуночи — растягиваться в вечность.

 

Жадно втягивало ветер,

поглощало грозы и рассветы.

В плазму обращались радуги, и неба синева,

и пролетающие листья...  Как-то разом

Исчезли карты Земли и Вселенной

вместе с видавшим виды планшетом.

Исчезли жаркие слова и фразы.

 

И вот, ночью звёздной,

хлама огибая обуглившиеся торосы,

 

Раскалённый шар проплыл вдоль чёрных стен

и вышел. —

Светом переполненный, ветром,

с огнём на тысячи вёсен

В небо ушёл, — прожёг потолок и крышу.

 

Ошибаются люди, — небу, видно, не дано:

взошла звезда и в ночь летит.

...Той, которая уходит,

светлее будет идти.

 

 

 

МОНОЛОГ  БОКСЁРСКОЙ  ГРУШИ

 

Слева бьют и справа, расчётливо бьют и в запале —

И юнцы,

и претенденты на право боксировать в финале.

 

Молотят до пота, до хруста в суставах,

в азарте срываются в крик —

И славой не избалованные,

и вбегающие под овацию на залитый светом ринг.

 

Качается зал, — принимаю удары;

мелькают страшные от усердия лица.

Бьют не со зла, понимаю, —

наращивают бицепсы.

 

В удары вкладывая тушу всю,

довольные — не дам ведь сдачи, —

Ко мне равнодушные, бьют —

мастерство оттачивают.

 

Одаривают, губы прикусив, и в четыре руки, и сольно.

А я с ударами под дых, не прогибаясь, повторяю:

«не больно, не больно...».

 

Не вынести бы мне голгофу эту вечную, —

меня давно в утиль бы сдали, —

Когда б однажды вечером не появилась женщина

в утихшем, опустевшем зале.

 

Подошла, щекой прислонилась;

что-то нежное, своё, наговорила шёпотом.

Душу согрела, раны заштопала.

 

 

 

ПО  ПОВОДУ

ДВУХТЫСЯЧНОЙ  ГОДОВЩИНЫ

ВООРУЖЁННОГО  ВОССТАНИЯ  РАБОВ

В  ДРЕВНЕМ  РИМЕ

 

За всех рабов правдоискатель просил у Марса:

— Дай свергнуть кесаря! ведь грабит, царствуя.

 

Свершилось — и грянуло в неба хлябь:

— Кто был раб, нынче — кесарь!

И эхом гремело: — Занимай кресла!

И откликнулось: — Царствуй и грабь!

 

 

 

ИЗ  КРАСНОЙ  КНИГИ  ЧУВСТВ

 

Сквозила лунность — реками и по дорогам.

Свистали соловьи — неистово, неистребимо.

Под небом в тысячи зажжённых свеч,

за плечи нежно трогая,

Шептала девочка: — Иди ко мне, любимый...

 

И певчих голоса надтреснуты,

и по стене — от потолка до пола — трещина.

Десятый... третий каждый соловей подстрелен.

Уже бросает, засыпая, та же женщина:

— Давай, но только побыстрее.

 

Картечью ссор, упрёков и обид

Последний соловей убит.

 

 

 

К  БЕЛКЕ

 

Конечно, белка, проще

приручённой жить и шёлковой.

И всё же бойся нéдугов людских,

хотя бы диабета.

Не лети на пощёлкивания,

Не ешь конфеты.

 

Не то чтоб грех,

когда сквозь зубы шоколад сочится, —

Харчами даже люди приручаются,

рядом да сплошь, —

Но ты пойми: орех случится —

Не разгрызёшь.

 

Тебе бы скорлупу крушить,

а не шуршать пакетами.

Не в парке ротозеев ублажать,

а жить в лесу бы...

Слышишь, белка, не бери конфеты —

Испортишь зубы.

 

 

 

*    *    *

 

— Долго ещё гореть? — вспыхнула Малая Звезда.

— Вечно, — просияла Звезда Большая.

— А зачем?..

 

«Действительно, зачем? —

хотела было спросить и Чёрная Дыра, —

материя, конечно, сохраняется,

но ведь лучше, когда она сохраняется при тебе...».

 

Чёрная Дыра и могла бы спросить, но зачем? —

Её никто никогда не увидит и не услышит.

 

 

 

ТЫ  ПРИШЛА

 

Земля и небо — податливей оказались глины:

Пришла — и содрогнулись недра,

и стал меняться климат.

 

Отогревались моря и суша. Ручьи и реки, потеряв покой,

крушили лёд, разворачивались, —

послушно бежали за тобой.

 

Вулканы просыпались, а думалось — навсегда остыли.

Цветы прорастали, поднимались города,

оживали снежные пустыни.

 

Птицы, звери — следом шли;

светило — твой путь отслеживало орбитой.

До льдинки последней океан растаял ледовитый.

 

И мамонт, замороженный во льдах, проспавший вечность,

Оттаял.  Слово вымолвил, залепетал по-человечьи...

 

Ушла, и за тобой — всё, что бежать могло и в облаках парило.

Неотвратимо

стал надвигаться ледниковый период.

 

Под снегом тихо вымерзли цветы.

Как только холода вернулись,

сворачиваться стали города: улицами за тобой потянулись.

 

Льдом подёрнулись вулканы, а мнилось — не остынут вовеки.

Замерзать отказываясь, повернули вспять —

за тобой поспешили реки.

 

Выстудилось небо, —

светило ушло, полыхавшее непрестанно.

Стало явно прослушиваться дыхание ледовитого океана.

 

Исход предчувствуя, пока ещё не вмёрзший в лёд,

Покачиваясь, молча мамонт

на догорающий закат бредёт.

 

 

 

ПОЮЩАЯ  РАКОВИНА

 

Мальчишке деньги предлагали и альбом,

И марки иностранные в наборе

За перламутровую раковину —     

дом,

В котором поселилось море.

 

В ней звуки в контурах являлись и вели

Туда, где зримостью своею поражали

И корабли, и города вдали —

Всё то, что называют миражами.

 

Мальчишка слышал ветра свист

и мачты стон,

И крики чаек, реющих в дозоре.

Казалось, понимал и то,

О чём вещало море.

 

Мужал —

не в поисках своих вершин, —

Спешил

достичь высот, что на виду лежали.

Но самые земные рубежи

На деле оказались миражами.         

 

Искал истоки лжи — копался в прожитóм —     

И понял, что живёт с собой в раздоре

С тех пор, как продал тот поющий дом.

Не раковину отдал — море.

 

Глушил порывы перепевом фраз,

Мол, верно выбраны ориентиры.

Переболело бы, но как-то раз

Переступил порог одной квартиры.

 

Средь ваз хрустальных и фарфора —

за стеклом,

В холодном блеске лака на узоре

Лежала раковина —

дом,

В котором обитало море.

 

...Долго в груди догорало и жгло. —

То ли слух потерял, то ли море ушло.

 

 

 

РАССРЕДОТОЧЕННОСТЬ

 

Корят: рассеян, исхудал, и редкий вечер дома.

Мол, отдых нужен — в гроб ведёт стезя.

Родные... как бы вам понять...

есть печи — домны, —

Которым остывать нельзя.

 

Рассеян...

повод ли для сцен и озабоченности?

Милые...  не ротозейство это, —

идёт процесс рассредоточенности.

 

Счастье моё такое —

небом стать: выбрать себя досиня.

Я изъят и рассеян —

снегами, капелью, глаголами осени.

 

Тело — праздное, временное жилище;

вышел — и ветром разослан

По догорающим пепелищам,

по вызревающим вёснам.

 

Я не в силах собрать себя,

как бы меня ни просили, —

Я рассеян по прошлому,

выслан в будущее России.

 

По рассветам рассеян, по воздуху песенному, —

с вами, здесь я — растворённый, розданный.

За отсутствие не вините, — рассеян —

по небу расселен — звёздами.

 

Так стоит ли, скажите, время укорять

за то, что презирает роздых,

В рассредоточенности звёзды упрекать,

в рассеянности — воздух...

 

 

 

ЗАМЕРЗАЮЩИЙ  ПРУД

 

Уже промёрзший на мели, напуган, дик,

Охвачен дрожью, напряжён и насторожен.

Предел подобия: души двойник.

Незримо, но болезненно похожи.

 

Одно предчувствие.  И та же кромка льда.

Оцепенение, усталость на излёте.

И бунт глубин, попавших в невода, —

Восставших против омертвленья плоти.

 

Ещё волнуют поражённые свинцом,

На зори скудные закаты и восходы.

Но всё верней смыкается кольцо,

Смиряя ток метаний и свободы.

 

Капкан.  Пленение.  Предательский охват

Всего, что солнечно жилó и бесшабашно.

Ах как тебя я понимаю, брат.

Как дико замерзать...  Как страшно...

 

 

 

ПРИЗРАК

 

Летел ли мимо ангел синеокий,

Июльской ночью ли входила в дом гроза, —

Пошли по комнатам невидимые токи

И контур обрели.  И дивные глаза.

 

Неизъяснимое: и зрим, и бестелесен.

Вот ветер, колдовства не ведая всего,

Проносит штору... снова небо занавесил...

Вот мальчик мой проходит сквозь него.

 

Мне многое о призраке известно:

Чего коснётся; что обходит, невзлюбя;

Где остановится; в какое сядет кресло;

Как ноги поджимает под себя.

 

Хочу уйти — глядит с тоской: уйду ли я?

Рассматривает тех, кто в гости зван.

И сдерживает смех, когда несу им стулья,

Усаживаю на диван.

 

Мрак — это призраку-то! — видно, неугоден.

Но так играет холст в олуненном часу,

Что мнится стало: до утра — туда уходит

И бродит в солнечном берёзовом лесу.

 

Забудусь ли, опомнюсь: что за вздор, помилуй! —

Неслышно подкрадётся и шепнёт мне:

«Милый...».

 

 

 

ЗАПОВЕДЬ

 

Ночь.  Всё громче часы на стене стучат.

Свет не включаю.  На столе догорает свеча.

 

Пугливо вздрагивает пламя, —

двери хлопают в прихожей...

Проходят — близкие и далёкие,

удивительно непохожие.

 

Садятся к столу, становятся у стен —

молча, ни о чём не спрашивая.

Мостятся в полутьме: на полу,

по углам рассаживаются...

 

Кажется, все.

 

Да, разные.

Вами, непохожими наделён,

как Василий Блаженный — глáвами.

И всё же... Поймите главное.

 

Пусть разные вы,

но прятать лучшее в себе мыслимо разве?

Да, разные;

но миссия ваша в любви, а не в распрях.

 

Хватит раздоров — нелепы споры:

каждый — жизни моей пласт.

Мне каждый дорог,

даже тот из вас, кто предаст меня,

земле предаст.

 

Мы вскоре расстанемся.  Вам — идти,

радости не утаивать и тревоги.

Вас ожидают улицы и площади,

ваша участь отныне — дороги.

 

Всё, что отпущено вам,

всё, что нáжили вы, — раздарите.

И не прячьте, не прячьте, не прячьте любви —

любите, любите.

 

Оставьте все обиды мне

и не высматривайте тихую обитель.

Зло на земле —

от недостатка любви;

любите, любите.

 

Не о себе — о главном помните, —

и каждый себя раздаст.

Верю, вы всё исполните,

даже тот из вас, кто предаст меня,

земле предаст.

 

Пламя вздрогнуло, —

вышел — не выдержал взгляда —

Год, что придёт и предаст меня,

земле предаст.

Тише, тише... Не надо.

 

Слышите?  До последнего дня,

до последнего часа себя раздарите.

И не прячьте, не прячьте, не прячьте любви.

Идите... идите...




____________________


Читать поэму "Связь"


На главную страницу