Ростислав Дижур. «Скрижаль». Книга 3. Гибель греческо-римской цивилизации

___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

Гибель греческо-римской цивилизации.

Древняя богатейшая в своих творческих проявлениях цивилизация эллинов и римлян умерла насильственной смертью; с ней покончили пришедшие к власти ревнители христианской веры. Но это не произошло бы, если бы Западный мир прежде не перенял культурные традиции Востока.

Со времён походов Александра Македонского в Персию и войн Римской республики за обладание территориями Восточного Средиземноморья эллины и римляне подвергались влиянию восточных народов. Это влияние сказалось в религиозных традициях, и в области государственного управления, и в характере философских исканий. С распространением вероучения церкви, в Западном мире стало меняться и отношение к знаниям: достижения разума обесценивались. А с укреплением христианства в качестве государственной религии Римской империи слыть учёным человеком стало даже опасно. Книги древних авторов и библиотечные фонды уничтожались.

Притеснение сторонников древних культов, начатое при сыновьях императора Константина I и ужесточённое Феодосием I, завершилось указом Юстиниана I, в котором всем некрещёным жителям империи велено было креститься под угрозой конфискации имущества и изгнания. Человек, уличённый в исполнении древних религиозных обрядов, подлежал смертной казни. Потомки некогда свободных народов смирились с требованиями приказного единоверия и приучились жить в страхе и раболепии.

540

*

Прослеживая метаморфозы духа древних греков и римлян, узнавая о взглядах их лучших умов и становясь свидетелем постепенных изменений, которые происходили с чувством собственного достоинства, нравами и духовными ценностями этих, самых развитых народов Средиземноморья на протяжении более одиннадцати столетий — до середины VI века, Скрижаль всё ясней прозревал причины постепенной деградации и последующей тысячелетней духовной летаргии Западного мира. Римская империя пала не из-за нашествия германских племён; ломка её устоев началась гораздо раньше, понимал он. Цивилизация греков и римлян погибла именно потому, что потомки свободолюбивых, пытливых, предприимчивых эллинов и рассудительных, решительных, обладавших развитым чувством собственного достоинства римлян изменили духовным ценностям, которыми столь дорожили их предки. Но завершая очередной этап своего самообразования, Скрижаль осознал нечто большее. Причина упадка греческо-римской культуры заключалась не в самóм факте усвоения Западом чуждых ему нравов и традиций Востока, — влияние чьих-либо воззрений и образа жизни может явиться благом, если в духовном плане они выше, достойней, гуманней по сравнению с качествами, которые присущи человеку, обществу, народу, испытывающему такое благотворное влияние. Но это был не тот случай. Гибель греческо-римской цивилизации явилась прежде всего результатом того, что носители культуры древних греков и римлян изменили нравственным нормам, которые безусловны, одинаковы не только для народов Запада и Востока, но и для всех разумных, высокоорганизованных обитателей мира, где бы ни жили они во вселенной.

541

*

Прежде, за изучением истории мировых религий, Скрижаль увидел главным образом ломку верований народов Римской империи. Он думал, что коренные изменения в жизни её подданных происходили по мере продвижения христианства от восточного Средиземноморья к западному, становясь тем заметнее, чем больше усиливалось влияние церкви на умы обывателей. Теперь он вполне понимал, что крушение древних основ Западной цивилизации началось гораздо раньше, чем греки и римляне стали креститься.

Ограничение власти должностных лиц, их непременная сменяемость, коллегиальность правления, равенство знати и плебса в правах, свобода высказывать личные убеждения — все эти главные достижения Римской республики были полностью уничтожены задолго до начала новозаветной истории. Об этом красноречиво свидетельствовала надпись на динарии, отчеканенном на монетном дворе в Риме в 44 году до начала христианской эры: «Цезарь, диктатор навсегда». К этому времени Римская империя уже представляла собой деспотичное государство. Победа самодержавия, капитуляция действующих законов перед правом силы, безнаказанность произвола и убийств сограждан, переход от выборности в порядке занятия государственных должностей к назначению и даже к передаче верховной власти по наследству, обожествление правителей, — всё свидетельствовало об усвоении обычаев азиатских монархий, всё говорило о влиянии худших в нравственном отношении традиций Востока.

542

*

Осознав, что пресечение любых философских исканий в Византийской империи было только одним из признаков гибели греческо-римской культуры, Скрижаль уяснил, что для восстановления полной картины этого мирового катаклизма нужно увидеть его более поздние этапы, начиная от признания христианства в качестве одного из равноправных культов Римской империи до утверждения христианства в качестве единственно допустимой религии.

543

*

В 313 году императоры Константин I и Лициний, находясь в Медиолане, издали указ, который стал известным под названием Миланский эдикт. Римский историк Евсевий Кесарийский, современник императоров Константина и Лициния, процитировал этот указ в «Церковной истории». Миланский эдикт засвидетельствовал право жителей империи придерживаться любых верований. В нём было несколько раз оговорено, что это право распространяется и на христиан:

Х.5.2‒5 С давних пор считая, что свободу религиозных убеждений притеснять нельзя, а напротив, она должна быть предоставлена усмотрению и желанию каждого человека исполнять свой религиозный долг в соответствии с собственным выбором, мы повелели, чтобы все, христиане и другие, сохраняли свою веру и своё богопочитание. [...] Поэтому мы, руководствуясь здравым смыслом и твёрдой решимостью, объявляем, что никому не запрещается избирать и следовать христианским обрядам и что каждый волен обратить свой разум к той религии, которую считает подходящей ему, для того чтобы Божество во всём проявляло к нам неизменную заботу и благосклонность.

В этом указе прозвучало также требование возвратить христианам отобранную у них недвижимость. В последующих главах той же Десятой книги «Церковной истории» Евсевий процитировал тексты писем императора Константина о выделении денег церквям Северной Африки, о запрещении отвращать людей от христианства и об освобождении священнослужителей христиан от всех общественных обязанностей. Из Кодекса Феодосия — первого свода законов Римской империи — известно, что Константин I дал христианам право решать споры в церковном суде и приравнял постановления епископов к приговорам гражданских судов; он освободил клир от налогов и узаконил право каждого завещать своё имущество церкви.

544

*

Спустя десять лет после издания Миланского эдикта Константин стал ограничивать свободу вероисповедания подданных. В 324 году он издал указ, которым запретил жертвоприношения и предсказания, поклонение статуям и их установку. Диктат светской власти в религиозной жизни народов империи распространился и на христиан. Поначалу Константин пытался примирить враждующие между собой церковные партии. Евсевий Кесарийский в «Жизни Константина» и Сократ Схоластик в «Церковной истории» сообщают, что Константин ставил спорщикам в пример философов, которые уважают друг друга, даже если расходятся во мнениях. Но Константин, видимо, осознал, что увещеваниями не достигнет мира в церкви.

Крещёные интеллектуалы на Востоке в то время ожесточённо спорили о природе Иисуса Христа. Идейными вождями противоборствующих партий были пресвитер Арий и диакон Афанасий. Оба они жили в Александрии. Чтобы покончить с перебранками между христианами, Константин в 325 году созвал церковный собор в Никее, за которым впоследствии закрепилось название Первый Вселенский. Арий утверждал, что Бог Сын отличается от Бога Отца, поскольку порождён Богом Отцом. Около трёхсот иерархов в присутствии императора осудили мнение Ария и приняли символ веры в той формулировке, в какой хотел его видеть Константин: в вероопределении было сказано, что Бог Сын порождён Богом Отцом и является единосущным Отцу. Текст Никейского символа веры заканчивался провозглашением анафемы каждому, кто судит о происхождении и о природе Иисуса иначе, чем постановил собор.

Афанасий стал епископом Александрии. Ария же и его единомышленников, которые понимали природу Иисуса по-своему, император отправил в ссылку. Книги Ария были уничтожены. За сокрытие его писаний Константин повелел карать христиан смертью. Сократ Схоластик в «Церковной истории» привёл текст этого указа, где в частности прозвучало: «I.9 ...Если кто-то будет уличён в утаивании сочинения Ария и тотчас же не представит и не сожжёт его, наказанием тому будет смерть».

Тем не менее не кто иной, как сам император Константин, решил изменить главную формулу правоверия, принятую на Никейском соборе. Политические мотивы склонили его к решению сделать ставку на арианство. Вольнодумцы, сосланные им за ересь, были возвращены в свои епархии. В 335 году Константин созвал епископов на собор в городе Тире, пригрозив применением силы к тем, кто вздумают не явиться. Собор реабилитировал Ария; приверженцы нового правоверия — бывшие еретики — заняли почётные церковные должности, а иерархов во главе с Афанасием, которых ещё недавно считали столпами ортодоксии, Константин отправил в ссылку.

545

*

При последующих императорах, в течение ещё почти полувека, именно арианство являлось государственной церковной доктриной на Востоке. Приверженцев вероопределения Первого Вселенского собора здесь преследовали и ссылали за тридевять земель.

Сыновья Константина Констанций II и Констант продолжили религиозную политику отца по отношению к христианам и приверженцам древних культов. Точнее говоря, они ужесточили преследования, начатые их отцом. Один из указов Констанция II и Константа, точная дата которого не установлена, гласил:

СТ 16.10.4 Повелеваем немедленно закрыть все храмы во всех местностях и во всех городах, с тем чтобы не имея доступа к ним, все порочные люди не могли действовать против закона. Также требуем удерживать всех от совершения жертвоприношений. В случае если кто-то совершит нечто подобное, пусть настигнет его карающий меч. Имущество осуждённого мы постановляем изъять в пользу государственной казны. Подобным образом следует наказывать префектов провинций, которые пренебрегают наказанием за такие преступления.

Несмотря на категоричность этого указа, суровые карательные меры, которые местные власти должны были предпринимать для наказания строптивцев, не выполнялись. Требования этого постановления и ряда последующих эдиктов просто невозможно было осуществить, потому что пришлось бы казнить большинство жителей империи. В Риме, в Афинах, в Александрии и в тех провинциях, где по численности преобладали приверженцы древних культов, люди открыто придерживались обычаев предков. Больше того, во времена императорства Констанция II даже среди высокопоставленных должностных лиц находились такие чиновники, которым, казалось бы, следовало опасаться суровой кары, но они открыто игнорировали запреты. Историк Евнапий в «Жизнеописании философов и мудрецов» рассказал, что префектом Иллирии — одной из четырёх административных областей, на которые в то время была разделена Римская империя, — был Анатолий. Эту высшую должность в гражданской администрации империи Анатолий занимал до 360 года. Характеризуя его как человека образованного и благочестивого, Евнапий сообщил, что Анатолий, прибыв в Афины, совершил жертвоприношения и посетил все храмы, как требовал того древний закон.

546

*

В отличие от духовенства Востока, иерархи западной части империи после смерти Константина I придерживались формулы веры Первого Вселенского собора. Но относительной свободой выбора они пользовались лишь до 350 года — до тех пор, пока единоличным правителем Римской державы не стал Констанций II.

Констанций II защищал арианство так же, как его отец Константин. На созванном им в 355 году соборе в Медиолане присутствовали епископы восточных и западных земель империи. Констанций потребовал от епископов Запада подписать соглашение о единении с правоверными христианами Востока, которыми являлись ариане. Иерархи удивились такому приказу императора и сослались на отсутствие соответствующих церковных канонов. Афанасий, по-прежнему находившийся в опале, поведал в «Истории ариан», что Констанций в ответ на эти отговорки иерархов заявил: «33 Моя воля — вот ваш канон!». Упрямцев, которые не подписали решения собора, включая римского епископа, Констанций сослал на Восток. В 357 году он издал декрет о вере, указывающий, какие слова запрещено упоминать применительно к природе Иисуса. Несогласных с его церковной политикой он отправил в ссылку.

547

*

Государственная система приказного единоверия была упразднена в 361‒363 годах, когда император Юлиан гарантировал свободу религиозных убеждений всем подданным. Имущество и земли, отнятые у приверженцев древних культов, были возвращены владельцам, а храмы, разрушенные при Констанции II, стали восстанавливать. Молодой император возвратил из изгнания христиан, которых церковь считала еретиками, и вернул им отобранное имущество. Указом от 1 августа 362 года Юлиан подтвердил, что христиан нельзя принуждать к жертвоприношениям, но при этом он лишил епископов права выступать в качестве судей в решении гражданских дел.

Главной целью реформ Юлиана была замена диктата централизованной власти, которая собирала с подданных огромные налоги и которая предписывала всем и каждому обязательные для усвоения постулаты религии, на местное самоуправление: он добивался того, чтобы собранные налоги оставались большей частью на местах — шли на благоустройство жизни самих налогоплательщиков — и чтобы каждый человек мог сам решить, во что и как верить. Юлиан хотел поднять роль сената в управлении государством до такой степени, чтобы сенат стал противовесом власти императора. Этот смелый реформатор не побоялся распустить огромный дорогостоящий штат царедворцев. В послании антиохийцам, известном под названием «Брадоненавистник», он упомянул, что ему в работе помогает один скромный неприхотливый советник, и добавил: «365b‒c В качестве двора у меня есть также два или три человека, которые ни в чём не уступают ему, впрочем сейчас четверо или пятеро, если угодно знать».

Юлиан стремился обеспечить подданным свободу вероисповедания. Аммиан Марцеллин, участник военной кампании 363 года против персов, рассказал в «Римской истории» об усилиях Юлиана примирить враждующие церковные партии: «XXII.5.3 Чтобы придать бóльшую силу своим распоряжениям, он созвал во дворец христианских епископов, которые придерживались разных мнений, и людей, которые тоже расходились во взглядах, и дружественно увещевал их прекратить свои распри, чтобы каждый безбоязненно и беспрепятственно следовал своим убеждениям».

Просматривая свой электронный архив, Скрижаль нашёл также выдержки из послания Юлиана к жителям города Бостра, где император высказался о недопустимости мщения христианам, которые во времена правления Констанция преследовали приверженцев древних культов. «41 (57) Я не позволяю никого из них против воли тащить к алтарям... — приказал Юлиан. — Убеждать и наставлять людей надлежит разумными доводами, а не кулаками, или оскорблениями, или физическим насилием. Поэтому я ещё и ещё раз призываю тех, кто стремятся к истинному почитанию богов, не чинить вреда общинам галилеян и не оскорблять их».

О том, что Юлиан гарантировал всем жителям империи равные права в соблюдении своих традиций и стремился помочь им воспользоваться этими правами, свидетельствует также его послание к иудеям. Назвав существовавшее при Констанции положение иудеев рабством из-за возложенных на них чрезмерных налогов, Юлиан сообщил им, что устраняет эту несправедливость. Он уверил иудеев в том, что они везде, в какой бы части империи ни жили, будут наслаждаться миром и смогут молиться Богу за благополучие его правления. Письмо заканчивалось словами: «51 Делайте это, чтобы когда я успешно завершу войну с персами, я мог своими трудами восстановить святой город Иерусалим, который уже столько лет находится в запустении, и мог заселить его, и там вместе с вами прославлять Всевышнего». По сообщению Аммиана, Юлиан намеревался восстановить Иерусалимский храм и говорил, что не пожалеет денег на это строительство.

548

*

Греческо-римский мир не поддержал начинания Юлиана и тем самым упустил последний шанс удержаться на краю пропасти, в которую его затягивало принудительное единоверие. Крушение случилось не сразу. В течение полутора десятилетий после смерти Юлиана, который по всем признакам пал от руки убийцы, подосланного недругами из его же лагеря, приверженцы древних культов не подвергались преследованиям. Тем не менее в империи началось постепенное восстановление жёсткой религиозной политики Констанция II. Положение дел круто изменилось с приходом к власти Феодосия I.

549

*

В августе 379 года император западной части Римской империи Грациан и император восточной её части Феодосий I издали указ, который начинался словами: «СТ 16.5.5 Все ереси запрещены». Далее говорилось, что иметь своё личное представление о Боге допустимо, но делиться такими вредными взглядами с другими людьми нельзя. Перечитав это постановление несколько раз, Скрижаль склонился к мысли, что оно касалось только христиан. Однако из текста нельзя было понять, какие взгляды являются правоверными, а какие ересью. Но самая большая загадка, связанная с этим указом, заключалась в другом: Феодосий в то время не был даже крещён.

Через шесть месяцев, 27 февраля 380 года, появился самый категоричный из всех известных к тому времени законов о вере. По месту издания он был назван Фессалоникийским. Указ гласил, что все народы империи — поголовно все подданные — должны стать христианами, причём сторонниками того никейского исповедания, которое признают епископ Рима и епископ Александрии. Помимо многих других несуразностей, Скрижаль увидел абсурдность этого указа и в том, что константинопольский патриарх и подавляющее число жителей восточной столицы империи были христианами арианского толка. А править Феодосию предстояло именно в Константинополе.

Скрижаль захотел понять, что стояло за столь бесцеремонным вмешательством светской власти в область духа многих миллионов людей. Его интересовала также причина насильственной замены арианского правоверия на никейское. Появление Фессалоникийского эдикта стало поворотным событием не только для всего христианства. Указ прозвучал смертным приговором ещё уцелевшим традициям и духовному наследию греческо-римской цивилизации. Скрижаль решил проследить за тем, при каких обстоятельствах был издан и как стал исполняться этот эдикт.

550

*

Двадцатилетнему императору Грациану после гибели Валента II нужен был в качестве соправителя опытный полководец для защиты восточных земель от нашествия готов. Его выбор пал на Феодосия, который командовал войсками на западе империи. Так в январе 379 года Феодосий получил власть над восточными территориями Римской державы, и теперь он должен был отправляться в Константинополь. Независимо от того, чтó Феодосий думал о христианстве до прихода к власти, новое звание императора требовало от него крещения. Грациан придерживался никейского вероисповедания, и назначенный им соправитель, конечно, должен был принять христианство того же никейского толка.

Феодосий крестился в 380 году. Месяц, когда это произошло, Скрижаль не выяснил: он встречал даты начиная от января до ноября. Но вникая в ход событий, он понял, что чи́сла тут значения не имеют. Даже если принять, что Феодосий приобщился к церкви в январе, то из текста указа от 27 февраля 380 года можно было заключить, что полководец, возведённый в чин императора, всего лишь за месяц превратился из равнодушного к церкви военного в религиозного фанатика. Поверить в это Скрижаль не мог. А если Феодосий крестился позднее, после подписания Фессалоникийского эдикта, — значит он, по-прежнему оставаясь равнодушным к христианству, видел в принятии этого таинства не более чем инструмент для достижения своих политических целей. Именно о таком циничном отношении Феодосия к религии говорил изданный в августе 379 года — до его крещения — указ о запрещении всех ересей, подписанный им и Грацианом.

Скрижаль удивлялся, что историки, говоря о том, почему Феодосий предпочёл никейское христианство арианскому, просто ссылались на главу из «Церковной истории» Сократа Схоластика, где сказано, что Феодосий по пути в Константинополь, в Фессалониках, заболел и поспешил креститься; а поскольку крестивший его епископ Фессалоник был приверженцем никейского символа веры, потому якобы естественно, что новый император Востока стал приверженцем никейского христианства. Получалось, что если бы Феодосий заболел в другом городе, епископ которого разделял взгляды Ария, то православие, по крайней мере на Востоке, так и осталось бы арианским. Если уж видеть случайность в том, какое направление в христианстве Феодосий выбрал в качестве правоверного, то отталкиваться нужно было не от взглядов епископа Фессалоник, как понимал теперь Скрижаль, а от предпочтений императора Грациана, который чтил никейский символ веры и которому Феодосий обязан был императорскими полномочиями.

551

*

Обстоятельства, при которых 27 февраля 380 года появился Фессалоникийский эдикт, свидетельствовали о том, что он был продиктован политическими интересами, — стремлением сплотить всех подданных Римской державы одной верой. Хотя имя молодого императора Грациана, человека образованного, на документе тоже стояло, грубый командный тон этого приказа выдавал его автора — Феодосия. Это было распоряжение полководца, который привык командовать и ожидал беспрекословного послушания от подчинённых.

Фессалоникийский эдикт разделил всех жителей Римской империи на два лагеря — на христиан никейского толка и еретиков:

СТ 16.1.2 Мы хотим, чтобы все народы, являющиеся нашими подданными, следовали религии, которая была передана римлянам божественным апостолом Петром и была сохранена традицией и которую теперь исповедует понтифик Дамас и Пётр, епископ Александрии, человек апостольской святости, а именно, что согласно апостольским наставлениям и евангелическому учению, мы должны верить в единого Бога Отца, Сына и Святого Духа, и в равновеличие Святой Троицы. Мы приказываем, чтобы те, кто повинуются этому закону, приняли имя католических христиан. Остальных мы будем считать приверженцами гнусных еретических учений; мы запрещаем им называть свои сборища церквями. Они понесут кару прежде всего от Божественного правосудия, а также будут наказаны нашей властью, действующей по воле небесного судьи.

Таким образом Фессалоникийский эдикт объявил половину или даже бóльшую часть жителей империи еретиками. Тот факт, что в конце IV века общая численность населения Римской державы, в обеих её частях, составляла около шестидесяти миллионов человек, красноречиво говорил Скрижалю о степени нравственной слепоты и даже безумства её правителей. Только люди, лишённые здравого смысла, которых не заботило благополучие и душевный покой подвластных им народов, могли приказать тридцати миллионам своих подданных изменить веру и пригрозить карой за неповиновение.

552

*

Императорский указ от 27 февраля 380 года и его последствия представляли собой невиданное в Древнем мире насилие над совестью миллионов людей. По степени ультимативности он, быть может, ненамного превосходил указы Констанция II. Но разница состояла в том, что Феодосий гораздо решительней, чем Констанций, взялся за исполнение поставленной цели — добиться единоверия от подвластных ему народов. К тому же угроза жестокой расправы теперь нависла не только над приверженцами древних культов. В христианстве уже существовали разные течения, и все их сторонники по Фессалоникийскому эдикту оказались вне закона.

К тому времени ариане на протяжении почти полувека являлись в Константинополе и в восточных епархиях католическими христианами, то есть ортодоксальными, правоверными. После обнародования Фессалоникийского эдикта понятие «католический» продолжало указывать на принадлежность к государственной церкви, но менялось само понимание того, кто принадлежит к правоверным христианам. Теперь ими стали другие священнослужители и другая масса тех простодушных людей, которые понятия не имели о надуманных богословских тонкостях, — о нескольких словах, отличавших никейское определение веры от арианского.

В ноябре 380 года Феодосий во главе войска торжественно вступил в Константинополь. Архиепископом восточной столицы был Демофил, приверженец арианства. Феодосий поставил ему ультиматум: принять никейский символ веры или убираться восвояси. Демофил предпочёл добровольно уйти из города. На освободившуюся кафедру император назначил Григория Богослова, сторонника никейского вероисповедания. Теперь Феодосию предстояла более трудная задача: заставить жителей столицы, около трёхсот тысяч человек, признать себя еретиками и незамедлительно поверить в Троицу таким образом, как верил римский понтифик Дамас и почивший к тому времени епископ Александрии Пётр, — поверить так, как постановил в 325 году церковный собор в Никее.

553

*

Сотни церквей Константинополя, которые принадлежали законопослушным христианам, Феодосий передал тем, кого ещё недавно государственная церковь считала еретиками. У жителей Константинополя отчуждался и главный храм столицы — собор Святой Софии. О том, какое негодование, какую бурю в народе вызвали низвержение Демофила, назначение вместо него Григория Богослова и конфискация владений ариан в пользу новых правоверных, оставил свидетельство сам Григорий. В автобиографической поэме он рассказал, что император Феодосий в сопровождении охраны лично ввёл его в кафедральный храм:

1325–1341 Назначенное время наступило.

Храм оцеплён был: воины пришли заранее;

Они во множестве стояли тут вооружённые.

Толпа бесчисленная, как песок морской,

Как тучи надвигалась и бурлила, словно волны.

Всё клокотало и враждою, и мольбами:

Враждой — ко мне, мольбами — к императору.

Народ заполнил всё, теснился всюду:

На площадях и улицах, и в окнах, и на крышах,

Мужчины, женщины и старики, и дети.

И всюду — крики, плач, рыдания и стоны,

Как будто город взят был приступом.

И я, как доблестный воитель, хотя больной и хилый,

С трудом переводя дыхание,

Шёл под защитой стражи рядом с императором.

Взирая с трепетом на небо, я помощи просил у Бога.

И сам не знаю как вошёл я в Храм.

Феодосий повелел изгнать из церквей всех епископов, которые откажутся принять никейский символ веры. Для утверждения Григория Богослова в качестве архиепископа столицы и для осуждения всех тех жителей империи, которые по Фессалоникийскому эдикту попали в число еретиков, Феодосий созвал в Константинополе церковный собор, впоследствии получивший название Первый Константинопольский, или Второй Вселенский. Собор открылся в мае 381 года. На нём присутствовали сто пятьдесят епископов, все — из восточной части Римской империи. Завершив свою работу, собор направил послание Феодосию с благодарностью за упрочение истинной веры и с просьбой утвердить принятые каноны. В первом же пункте этих постановлений было сказано: «Да предастся анафеме всякая ересь, в частности ересь евномиан или аноаномеев, и ариан или евдоксиан, и полуариан или духоборцев, также и савелиан, и маркелиан, и фотиниан, и аполлинариан». В июле того же года Феодосий утвердил решения собора.

554

*

Неприсоединение к государственной церкви означало государственную измену. Таким образом кроме приверженцев древних культов, в число миллионов людей, гонимых за свои убеждения, попала огромная часть христиан.

Проследив за ходом событий в Средиземноморье во второй половине IV века, Скрижаль осознал, что карательные меры императоров и церкви, направленные против большинства жителей Римской империи, являлись действиями по её самоуничтожению.

555

*

В поисках отчётов о работе Первого Константинопольского собора Скрижаль нашёл и перечитал текст выступления Григория Богослова перед епископами, которые съехались в столицу Востока. Это была прощальная речь. Скрижаль увидел в ней то, на что не обратил внимание раньше, когда знакомился с трудами богословов IV и V веков.

Григорий, утверждённый собором в качестве главы Константинопольской церкви, в этой речи чистосердечно признался, что устал от препирательств и попросил иерархов освободить его от архиепископства. В частности, он сказал:

42.24 Поставьте над собой другого, который будет угоден большинству, а мне отдайте мою пустыню, мою деревенскую жизнь и моего Бога. Ему одному я должен угождать моей простой жизнью. Тяжело лишаться бесед, встреч, публичных собраний и этих окрыляющих рукоплесканий... Но это не так болезненно, как выслушивать негодования и быть очернённым в причастности в общественных волнениях и мятежах.

Из выступления Григория следовало, что нескончаемые внутрицерковные споры пугали его. Григорию, должно быть, открылось то, что ни ему, ни кому-либо не удастся привести всех христиан к единомыслию. Возможно также, он испытывал брезгливость оттого, что на Константинопольскую кафедру его поставил мужлан, солдафон, причём сделал это, применив силу, при помощи войска. Григорий, призванный быть главным полководцем войны с еретиками, дезертировал. Он не хотел воевать со своим народом. И выступая перед ста пятьюдесятью иереями, он честно заявил об этом:

42.21 Но как мне вынести эту священную войну? Ведь говорят, что она столь же священна, как война с персами. Как я должен объединить и сплотить враждебных друг другу захватчиков епархий, и пасторов, и людей, порвавших с ними, и тех, кто им противостоят? Как сделать это, если расколы подобны тем, какие бывают при землетрясениях между соседствующими и смежными местами, или подобны чуме, когда болезнь поражает слуг и членов семьи, когда эпидемия легко передаётся от одного к другому? И ведь все просторы земли поражены этим мятежным духом, так что Восток и Запад оказались на противоположных сторонах; и не исключено, что они разойдутся во мнениях так же, как разделились территориально.

Григорий оказался провидцем: разделение Римской империи надвое положило начало глубокому расколу между Восточным и Западным христианством. Этот учёный муж некогда утверждал, что рассуждать о Боге может не каждый, а кто решился на это, не должен выходить за рамки церковной догматики. Теперь же, в своей исповедальной речи на Первом Константинопольском соборе Григорий Богослов фактически признался в том, что он не разделяет убеждений большинства единоверцев:

42.22 Сегодня у нас один престол и одна вера, если так внушают нам наши вожди; завтра ветер подует в противоположном направлении — престолы и вера у нас будут разными. [...] Кроме прочего, я во многом не согласен с большинством и не могу идти тем же путём. То, что нравится другим, причиняет мне боль, и я доволен тем, что другим тягостно.

Скрижаль отдал должное смелости Григория Богослова, назвавшего вещи своими именами. Правоверия как прочного, окончательно установленного учения церкви ни в Римской империи, ни в Византии не существовало. Правоверными считались те взгляды, которые одобрял правящий монарх. А если самодержец менял свои убеждения, то ересь становилось правоверием, а правоверие — ересью. Так повелось от императорства Константина I — от основания союза светской власти с церковью.

556

*

После ухода с Константинопольской кафедры Григорий в течение недолгого времени был епископом в родном городе Назианзе, после чего оставил службу и удалился в своё имение. Он занялся литературными трудами и больше не участвовал в церковных спорах. В письме к Феодору, епископу тианскому, Григорий признался: «119 (124) Соборам и собраниям кланяюсь издали с тех пор, как я убедился в том, что большинство из них, скажу сдержанно, — жалкие дела». Скрижаль хотел верить, что этот совестливый муж, который пренебрежительно высказывался о философах и оклеветал императора Юлиана, обвинив его в убийствах христиан, с течением лет многое осознал и успел отмолить свои грехи.

557

*

После Фессалоникийского эдикта императоры Грациан и Феодосий I регулярно издавали законы, угрожая тем христианам, которые тянули с принятием никейской формулы веры, и тем упрямцам, которые не спешили креститься. Эти постановления обязали священников, отклоняющихся от курса церкви, передать свои общины правоверным, а самих уволенных клириков императоры объявляли лишёнными чинов и возможности занимать какие-либо церковные должности. Христианам, которые не приняли никейскую формулу веры, было запрещено строить церкви и собираться вместе как публично, так и в частных домах. Нарушителям грозило изгнание. Христиане, перешедшие в любую другую религию, теряли право составлять завещания, а некрещёные жители империи, которых стали называть язычниками, могли делать завещания только на имя христиан. Им, приверженцам древних культов эллинов и римлян, тоже были запрещены любые собрания, а за совершение жертвоприношений и за поклонение богам указы предписывали местным властям наказывать преступников конфискацией имущества.

Несмотря на ультимативность, эти постановления не имели действенной силы, потому что невозможно было покарать миллионы людей. В тех регионах, где христианское население преобладало, фанатики от веры разрушали древние храмы. Особенно в этом усердствовали монахи. Но в регионах с подавляющим большинством некрещёных жителей эти законы не выполнялись. Указы, принуждающие подданных к единоверию, входили также в противоречие с политикой императоров по отношению к готам — германским племенам, которые крестились, но верили по-ариански. Император Валент II, предшественник Феодосия I, впустил на территорию империи, по разным оценкам, от сорока тысяч до восьмидесяти тысяч готов. Память о кровопролитных войнах римлян с готами была ещё свежа, и Феодосий I тоже предпочитал жить с ними в мире. Он даже предоставил им, арианам, земли Нижней Мезии и Фракии.

558

*

О том, что происходило в это время в западной части Римской империи, Скрижаль узнал из хода событий, связанных с конфликтом, который известен как спор об алтаре Победы. С давних пор в Риме в здании сената находился алтарь с золотой статуей богини Виктории. В 357 году, при императоре Констанции II, этот жертвенник был убран, но при Юлиане возвращён на место.

Император Грациан, претворяя в жизнь требования указа от 27 февраля 380 года, издал ряд распоряжений, касавшихся древних культов. В частности, он повелел убрать из курии жертвенник со статуей богини — и это было сделано. Многие члены римского сената придерживались традиций предков и не собирались креститься. Больше того, аристократическая партия направила к Грациану своего представителя, Квинта Симмаха, с прошением вернуть алтарь Виктории на место. Симмах и сенаторы не добились отмены указа, чему во многом способствовал епископ Медиолана Амвросий, — тот самый проповедник, который крестил Августина.

Номинально Грациан разделял власть над западной частью Римской империи со своим малолетним братом Валентинианом II. На всех постановлениях, которые исходили от императоров Феодосия и Грациана, включая указ от 27 февраля 380 года, стояло также имя Валентиниана.

В августе 383 года Грациан был убит солдатами римского полководца Магна Максима, который отнял у него императорство, а двенадцатилетний Валентиниан II остался при Максиме соправителем. По разделу земель между ними, за Валентинианом осталась верховная власть над Италией, как было это при Грациане. Его резиденция находилась в Медиолане. Вместо Валентиниана правила его мать, сторонница арианства. Она конфликтовала с Амвросием, который отстаивал христианство никейского толка.

После смерти Грациана аристократы Рима возобновили своё ходатайство о возвращении алтаря Виктории в курию. Квинт Симмах, глава сената и префект Рима, — именно он усыновил Боэция, — опять обратился от имени горожан к подростку-императору с просьбой защитить обычаи предков. «III.4(5) Позвольте, умоляем вас, нам старикам оставить потомкам то, что мы переняли в детстве», — писал он Валентиниану II в 384 году. Ни разу не упомянув о христианах, Симмах в этой реляции пытался убедить юного императора в праве каждого человека на самостоятельный поиск: «10 Мы смотрим на одни и те же звёзды, небо у нас общее, нас окружает один и тот же мир. Какая же разница, как кто ищет истину? До такой великой тайны нельзя добраться, идя только одним путём».

Епископ Амвросий прочёл реляцию Симмаха и тоже обратился к Валентиниану II с письмом. Высказав убеждённость в том, что император не одобрит просьбу язычников, Амвросий ответил в этом послании также Симмаху и всем приверженцам древних традиций. Ничего, кроме демагогии, Скрижаль в этом письме не нашёл. Необходимость отказать в прошении префекту Рима и некрещёным жителям города Амвросий видел прежде всего в том, что обычаи и атрибуты нехристианского прошлого — не более чем пережитки; истину незачем искать — она уже найдена: «18.8 То, в чём вы несведущи, мы узнали от самого Бога. То, что вы пытаетесь разгадать, нам открыла сама Мудрость Божья». Хотя молодой император не был крещён, Амвросий имел на него большое влияние, и Валентиниан II не удовлетворил просьбу римлян.

559

*

В поисках исторических материалов, которые относились к спору об алтаре Победы, Скрижаль прочёл ещё одно письмо епископа Амвросия, тоже адресованное Валентиниану II и тоже датированное 384 годом. «XVII.12 Нет ничего важнее, чем религия; нет ничего возвышенней, чем вера», — убеждал Амвросий малолетнего императора. Как большинство людей, епископ Медиолана не видел разницы между верой и религией.

Прошло немало лет пока Скрижаль осознал отличие между понятиями, которые стоят за словами «религия» и «вера». В непонимании сути этих явлений он видел причину самых больших бед человечества. История религий представляет собой по сути историю заблуждений народов, чьи духовные и политические вожди стремились втиснуть веру каждого из тысяч и миллионов людей в строгие рамки одного из догматических учений.

Религия — это отвлечённое обозначение одного или многих массовых культов, каждый из которых имеет свой круг представлений о Боге или богах и свою практику богопочитания. Принятые в каждом исповедании обряды и богословские формулы поддаются точному заучиванию и передаче последующим поколениям. Религия может существовать тысячелетиями, меняясь и дробясь на течения, пока не растворится в одном или нескольких новых культах. Религия — это явление внешнего мира, явление безличное, которое отражает особенности культуры и уровень развития какой-то группы людей, народа или народов в течение определённого исторического периода.

Вера же представляет собой личностный феномен. Вера меняется на протяжении жизни человека, и этим временем её век ограничен. Вера не поддаётся передаче кому-либо, поскольку мировосприятие неповторимо; таковы законы природы, которые формируют каждую личность своеобразной и уникальной. Верующий человек вовсе не обязательно должен примкнуть к одной из известных конфессий. Больше того, даже если кто-то считает, что исповедует ту или иную религию, такая принадлежность к сообществу верующих условна по той же причине: вера — явление уникальное. Вера — это остающееся личным и только личным отношение с миром одной единственной и неповторимой души.

560

*

В конце жизни Феодосий I фактически стал единоличным правителем Римской империи. В эти годы он ужесточил политику принудительного единоверия по отношению к подданным. В ряду его многочисленных указов, которые касались богопочитания, были постановления о запрете публично обсуждать религиозные вопросы и об изгнании еретиков из городов, деревень и общин. Феодосий вновь и вновь объявлял противозаконными жертвоприношения и поклонение статуям, грозя карой и непослушникам, и чиновникам, которые обязаны были следить за исполнением этих распоряжений. Он издавал указы о том, что в ересях будет подозреваться каждый, кто не исполняет священных обрядов по воскресеньям и не празднует Пасху в католической церкви. Феодосий запретил устраивать цирковые и театральные представления по воскресным дням — «в день Господень», — чтобы никто не отвлекал людей от церковных служб. В ряду недопустимых проявлений язычества оказались и Олимпийские игры. Вскоре после смерти Феодосия проведение театральных спектаклей, скачек и всех зрелищ было запрещено также в праздники Рождества, Богоявления, в течение сорока дней Великого поста, в Пасхальную неделю, в Пятидесятницу, в дни, когда носят крестильные ризы и когда отмечают Страсти апостолов.

Феодосий I скончался в январе 395 года. Перед смертью он разделил правление Римской империей между своими сыновьями: старший, Аркадий, получил власть над Востоком, а десятилетнему Гонорию, при котором Феодосий на время малолетства сына поставил соправителя, досталась в наследство западная часть империи.

К этому времени Рим и Константинополь по степени деспотизма уже существенно приблизились к порядкам, заведённым в азиатских тираниях, но на рубеже IV и V веков их дороги разошлись окончательно. Причина размежевания была в том, что Константинополь в гораздо большей степени, чем Рим, воспринял нравы восточных монархий и по сути стал столицей одной из них. Если к началу V века Восток и Запад Римской империи что-то ещё объединяло, то это были по большей части воспоминания о древних ценностях Рима: об уважении между гражданами и о республиканских институтах власти, которые были сильны стремлением к справедливости. От поколения к поколению ещё передавалось чувство гордости за предков, а также память о всемирной славе и могуществе древних римлян. Их крещёных и некрещёных потомков могли объединить начинания, в основе которых лежали бы принципы нравственности — незыблемые, непреходящие по своей сути. Но христианские императоры для осуществления своих целей выбрали жестокие методы ограничения свобод и духовного насилия над подданными. Поэтому попытки государства и церкви сплотить народы Средиземноморья таким принудительным, внешним образом — единством религии — были заведомо обречены на провал.

561

*

Двор императора в Константинополе уже не отличался от резиденций восточных деспотов ни роскошью, ни способом передачи верховной власти. Порядок наследования императорства от отца к детям или родственникам нарушался только дворцовыми переворотами и жестокими убийствами. В Древнем Риме обязанностью и действительным стремлением высших магистратов была забота о нуждах сограждан. Правители Нового Рима, обеспокоенные трудностями в достижении единоверия подвластных народов, не утруждали себя хлопотами о благополучии подданных.

В эту переломную для Западного мира эпоху — на рубеже IV и V веков — ещё жили прозорливые смелые люди, которые не боялись сказать императорам прямо в глаза всю правду о катастрофическом падении некогда самой сильной в мире державы. Скрижаль убедился в этом, когда прочёл одну из работ Синезия — того самого учёного эллина, который в Александрии брал уроки философии у Гипатии, а около 410 года стал епископом африканского города Птолемаиды. То была речь, обращённая к императору Аркадию. Она известна под разными названиями — «О царстве», «О монархии», «Об императорском правлении».

С 399 по 402 год Синезий находился в Константинополе в качестве посланника Кирены — греческого города в Северной Африке, расположенного невдалеке от побережья Средиземного моря. В 399 году Синезий получил аудиенцию у Аркадия. Прочёл ли он своё обращение вслух перед столичной знатью, сенаторами и высшими чиновниками в присутствии императора, или же он при личной встрече просто передал Аркадию подготовленный текст — доподлинно неизвестно, но некоторые обороты его речи заставляют думать, что она была действительно произнесена. Скрижаль увидел в ней откровенную критику внешней и внутренней политики Нового Рима. Это было грозное предостережение совестливого человека, крайне обеспокоенного разрушением устоев того мира, над упорядочиванием которого потрудились многие поколения греков и римлян.

562

*

В речи, обращённой к двадцатидвухлетнему императору, Синезий попросил выслушать его до конца; монарх должен ценить свободу слова; похвала на каждом шагу обольстительна, но вредна, говорит Синезий. Понимая, что рискует вызвать гнев Аркадия, он перечислил качества, которыми должен обладать государь. Прежде чем управлять кем-либо, человеку надлежит научиться управлять самим собой; и прежде чем требовать благочестия от других, императору следует начать с себя, чтобы служить примером добродетели для подданных. Только добродетели являются украшением монарха; и сановников он тоже должен избирать не по богатству, а по достоинству, утверждает Синезий. Сказав, что императорская власть по своей природе близка тирании, он призвал Аркадия страшиться этой близости — не переходить существующую между ними черту, удерживать свои склонности в рамках законов, а не узаконивать свои желания; нужно, чтобы душой правил разум, подавляющий разгул страстей.

Речь Синезия обращена не только к Аркадию, но и ко всем монархам, которые пренебрегают нуждами подвластных народов. Как библейский пророк, он бичует эгоцентризм государей. Римская империя погибнет, если не будут предприняты срочные меры, предрёк он.

Ничто и никогда не причинило римлянам больше вреда, чем пышный, окружённый всеобщим вниманием, а по сути варварский образ жизни, который ведут императоры, говорит Синезий. Он клеймит хозяев Константинопольского двора за паразитизм, за их затворничество в помпезных, обставленных роскошью застенках:

14 (10.3) Ваша пышность и боязнь быть низведёнными до уровня обычного человека вынуждают вас находиться взаперти и делают вас пленниками, заключёнными по собственной воле, которые мало видят и очень мало слышат о тех вещах, благодаря которым приобретается мудрость и опыт. Вы радуетесь только телесным удовольствиям, и больше всего — самым примитивным из них, идущим от вкусовых ощущений и осязания. Поэтому ваша жизнь подобна существованию морского полипа.

Синезий сопоставил также образ жизни византийского императора, отгороженного от всего мира стенами своего дворца, с обычаями древних римлян, чьи полководцы делили все тяготы армейской службы с рядовыми воинами и общались с ними на равных:

15 (11.2‒4) В какие времена ты считаешь римляне преуспевали в своих делах больше всего? Неужели после того как вы стали облачаться в пурпур и украшать себя золотом, когда стали носить драгоценные камни, добытые из чужеземных гор и морей, обрамляя ими лбы, покрывая ими ноги и пояса, прикрепляя их к одеждам и украшая ваши троны? Разнообразием и пестротой расцветок вы определённо похожи теперь на павлинов. [...] Мало того, вы даже гордитесь вашей ношей, как пленник, закованный в золотые цепи, но не осознающий своего несчастья. [...] Разве не тогда [римляне] преуспевали, когда нашими армиями командовали полководцы, почерневшие от солнца, которые вели жизнь солдата и держали себя во всех других отношениях бесхитростно и просто?

Синезий призвал Аркадия — чуть ли не потребовал от него — вернуть званию императора прежнее достоинство и спасти Рим от надвигающейся катастрофы:

18 (14.2) Мой государь, управляй так, чтобы прежние блага вернулись, и возврати нам императора — слугу своего государства. Невозможно дольше оставаться в таком положении нерадения, ведь все мы теперь находимся на острие ножа. Мы нуждаемся в помощи Бога и императора, который предотвратит беды, давно угрожающие Римской державе.

Страна тяжело больна, сокрушался Синезий. Одну из самых больших проблем он видел в иммиграционной политике правителей: варвары — готы — стали чуть ли не хозяевами государства. Синезий высказался о том, что император Феодосий, отец Аркадия, совершил большую ошибку, оказав гостеприимство готам:

21 (15.9–10) Он возвысил просителей, сделал их союзниками и удостоил гражданства. Больше того, он предоставил им государственные должности и передал этим убийцам часть римской земли, проявив благородство и великодушие своей натуры, но варвары не понимают добродетели.

Аркадий побаивался гóтов и продолжал им потакать. Высшую военную должность при нём занимал гот Гайна, командовавший пехотой и конницей. Гайна продвигал готов по службе и подумывал о завоевании Константинополя — о захвате власти в империи. Синезий, обращаясь к Аркадию, попросил его прекратить набор в армию чужестранцев и призывать на военную службу римлян. В этой речи он настоятельно советовал Аркадию не допускать варваров ни к высшим должностям, ни в члены сената, потому что они презирают эти высочайшие у римлян почести.

Император обязан также заботиться о гражданском населении; он должен побывать во всех частях своего государства, чтобы увидеть своими глазами, как живут подвластные ему народы, и позаботиться об их нуждах, продолжает Синезий; нельзя истощать города поборами и обременять подданных непомерными налогами.

В конце своей речи Синезий посетовал и о том, что его современники пренебрегают философией: любовь к ней стала считаться заслуживающей презрения, и её пламя вот-вот погаснет. Но самóй философии от этого нисколько не хуже, заметил он: её домашний очаг находится у Бога; хуже будет только людям, которые её отвергают.

563

*

Нехорошие предчувствия Синезия сбылись. Готы во главе с Гайной попытались овладеть Константинополем и захватить власть в государстве. В этом восстании пролилось много крови, но по счастью для Аркадия, который империей фактически не управлял, жители столицы дали готам решительный отпор. Тем не менее вóйны с германскими племенами не прекращались. В 401 году готы вторглись в Италию и в 410 году захватили Рим.

564

*

В V веке полководцы обеих частей империи продолжали воевать на внешних фронтах — с германцами, с гуннами, с персами — за целостность границ, а императоры воевали на внутреннем фронте — с подвластными народами, принуждая их к единоверию. И на поприще самоуничтожения некогда непобедимой державы они весьма преуспели.

Императоры по-прежнему преследовали приверженцев древних культов и христиан, которые понимали отношение между лицами Троицы по-своему. Грозный эдикт о запрещении жертвоприношений, обнародованный в августе 395 года от имени сыновей Феодосия I — восемнадцатилетнего Аркадия и десятилетнего Гоннория — предписывал смертную казнь государственным служащим за неисполнение этого указа. Последующие эдикты повторяли уже ранее изданные законы о разрушении алтарей и языческих храмов, а также требовали конфисковывать земли, которые используются для внецерковного богопочитания, и передавать эти земли церкви. Один из указов 415 года, изданный от имени императоров Гоннория и Феодосия II, повелевал карать смертной казнью распорядителей языческих церемоний и фестивалей; а Феодосию II — императору Восточной Римской империи, сыну умершего или убитого Аркадия, — тогда не было даже четырнадцати лет. Уличённым в исполнении языческих обрядов отныне возбранялся доступ к военной и государственной службе. Один из указов о запрещении жертвоприношений и разрушении древних храмов — эдикт от 14 ноября 435 года, изданный от имени Феодосия II и Валентиниана III, — пообещал смертную казнь каждому, кто посмеет насмехаться над этим законом.

Предписанные наказания некрещёным жителям империи по степени жестокости почти не отличались от угроз христианам, которые судили о природе Иисуса несколько иначе, чем приказывали верить императоры. Эдикт от 3 сентября 395 года, изданный от имени Аркадия и Гоннория, объявил еретиком каждого несогласного с государственной церковью даже в незначительных вопросах веры. Спустя месяц очередной указ императоров предписал уволить с государственной службы всех еретиков. Местá собраний, а также имущество неправоверных христиан подлежали конфискации, а самих вольнодумцев императоры требовали высылать из городов и деревень. Куда отправляться изгнанникам — они не уточняли, но получалось, гонимые должны были искать убежище за пределами империи. Книги, содержащие еретические взгляды, подлежали уничтожению, а за отказ сдать их полагалась смертная казнь. Эдикт от 12 февраля 405 года, изданный от имени Аркадия, Гоннория и Феодосия II, потребовал, чтобы богопочитание и понимание спасения было единым для всех жителей империи и чтобы подданные, все до одного, признали Троицу. Указ, изданный два года спустя, объявил верования еретиков преступлением, опасным для всего общества. Хотя иерархи не пришли к единому мнению о природе Иисуса, несогласные с тем учением, которое императоры объявили истинным, потеряли возможность завещать своё имущество, а рабы таких своевольников-христиан получили законное право уходить от своих хозяев. Указ от 25 августа 415 года, изданный от имени Гоннория и Феодосия II, пригрозил еретикам конфискацией имущества и смертной казнью за публичные собрания. В качестве одного из методов обращения упрямцев в истинную веру указы предписывали применять порку.

565

*

Распоряжения властей, грозившие насилием, будили у недалёких ревнителей церкви и мошенников самые низменные чувства, давая им повод к убийствам, грабежам и к сведению счётов с недругами. В тех регионах, где преобладало христианское население, громилы разрушали древние храмы, и кровь невинных людей действительно лилась. И всё же несмотря на многочисленность и категоричность указов об ограничении в правах и о наказаниях за соблюдение традиций эллинов и римлян, эти постановления по большей части не выполнялись. Во всяком случае, известно только о немногих судебных процессах в V веке, связанных с обвинениями в язычестве. Императоры боялись, что из городов, где большинство населения составляли приверженцы древних культов, жители разбегутся — и налоги перестанут поступать в казну. Епископы и гражданские чиновники за взятки тоже закрывали глаза на то, что их невоцерковленные сограждане соблюдают свои обряды. К тому же на высоких постах в армии и на административной службе по-прежнему находились люди, которые по своим убеждениям не должны были их занимать. Эти некрещёные начальники пренебрегали постановлениями о преследовании язычников.

Яркий пример несовпадений между тем, что требовали указы о вере, и тем, что происходило в действительности, Скрижаль увидел в женитьбе императора Феодосия II на дочери философа Леонтия, который преподавал риторику в Афинской академии. Девушку звали Атенаис, иначе Афинаида. Под руководством отца она овладела искусством риторики, изучала литературу и философию. По меркам правоверия, даже с учётом того, что императоры время от времени меняли эти мерки, Афинаиду полагалось считать не иначе как язычницей. Тем не менее Пульхерия — старшая сестра Феодосия II, которая в то время управляла Восточной Римской империей, — в выборе невесты для своего брата остановила выбор именно на Афинаиде. В 421 году, перед свадьбой с Феодосием, молодая афинянка крестилась и приняла имя Евдокия.

Скрижаль понимал, что родственные связи играли при дворе очень большую роль. И всё же его немало удивило, что дядя Афинаиды, Флавий Асклепиодот, был в 423 году консулом и затем на протяжении двух лет занимал высшую должность в гражданской администрации империи, — являлся префектом претория. А Флавий Асклепиодот по тем же меркам правоверия был закоренелым, неисправимым язычником.

566

*

Римские императоры подавляли в правах не только приверженцев древних культов и христиан, которых считали еретиками. Злобные чувства обитателей царского дворца в Константинополе и погромщиков из простонародья испытывали на себе также сыны и дочери народа Израиля.

13 августа 339 года Констанций II издал несколько указов. Одним из них он запретил иудеям владеть рабами, крещёными и некрещёными, а иудея, который купил и обрезал раба по обычаям предков, новый закон предписал казнить. Другой указ Констанция пригрозил иудеям смертной казнью за женитьбу на христианках, а заключённые к тому времени смешанные браки с иудеями потребовал расторгнуть.

Император Юлиан не только отменил особый налог, который платили приверженцы Моисеева кодекса, но и полностью уравнял иудеев в правах с другими жителями империи. Он разрешил иудеям начать работы по восстановлению Храма в Иерусалиме и пообещал в этом помощь государства.

Феодосий I восстановил запрет для иудеев владеть крещёными рабами и запретил браки между иудеями и христианами. Тех, кто вступили в такой брак, указ повелевал считать совершившими прелюбодеяние.

Дискриминационными законами по отношению к жителям империи, которые не присоединились к церкви и не следовали в точности предписаниям государственной религии — к приверженцам древних культов, к христианам, чьи взгляды не вписывались в рамки правоверия, и к иудеям, — императоры разжигали в низах народа ненависть к иноверцам и к инакомыслящим. Тем самым они провоцировали обывателей к погромам. Указ Феодосия I от 29 сентября 393 года известил жителей империи, что иудаизм находится под защитой закона и что разорение синагог недопустимо. Эта острастка, прозвучавшая из Константинополя, безусловно свидетельствовала о том, что такие погромы происходили. Подобное постановление издали Аркадий и Гонорий; в их указе, датированном 17 июня 397 года, запрещение нападать на иудеев и преследовать их сопровождалось повелением губернаторам обеспечить защиту синагог. В дальнейшем указы об ограничении прав иудеев чередовались с постановлениями о необходимости защищать их от разбоя.

Указ Аркадия и Гонория от 25 июля 404 года лишил иудеев и самаритян права находиться на секретной императорской службе, а указ этих же императоров от 10 марта 418 года закрыл иудеям доступ ко всем государственным должностям. Постановление, изданное 15 февраля 423 года Гонорием и Феодосием II, гласило, что синагоги и недвижимость иудеев нельзя отбирать для церковных нужд или сжигать, однако этим же эдиктом запрещалось строительство новых синагог. Откровенным подстрекательством к погромам прозвучал указ Гонория и Феодосия II от 9 апреля 423 года, который обосновал существовавший запрет иудеям владеть рабами-христианами порочностью иудеев: «CT 16.9.5 Религиозные рабы не должны подчиняться нечестивым хозяевам». Гонорий и Феодосий II в тот же день особым эдиктом подтвердили законную силу предыдущих постановлений, изданных против язычников, иудеев и еретиков. А два месяца спустя, 8 июня, — очевидно, после очередной волны погромов, — они издали очередной указ о том, что христианам не позволено избивать и грабить иудеев и язычников.

С течением времени законы, которые ограничивали права иудеев, продолжали ужесточаться. В январе 439 года Феодосий II новым распоряжением не просто подтвердил запрет на строительство новых синагог, а предписал высшую меру наказания тому, кто дерзнёт нарушить этот эдикт. В указе были названы административные должности, которые иудеям запрещается занимать. За склонение христианина — свободного человека или раба, — к переходу в иудаизм совратитель подлежал смертной казни с конфискацией имущества. В этом указе прозвучало, что он является действительным на все времена.

567

*

Ко времени признания христианства в качестве государственной религии Римской державы её правители и церковь уже давно не интересовались тем, чему учил Иисус и что проповедовал апостол Павел. А к середине V века у монархов Римской империи сложилось твёрдое убеждение, что целостность государства и единство населявших его народов зависит от достижения единства всех подданных в вере, причём в вере особого рода. Все распри между христианами — споры до рукоприкладства и смертоубийства, — происходили из-за разногласий о том, каким образом сочетаются божественная и человеческая природа в Иисусе и о том, в каких отношениях находятся Бог Отец и Бог Сын. Приверженцы течения в христианстве, за которым закрепилось название монофизитство, считали, что в Иисусе Христе проявила себя только одна природа — божественная. Поборники миафизитства тоже утверждали, что природа Иисуса одна, но богочеловеческая, не разделяемая на две. Сторонники взглядов, которые стали называть диофизитством, настаивали на том, что в Иисусе Христе проявили себя две природы, одна — человеческая, другая — божественная.

Императоры, так же как противоборствующие церковные партии, добивались не просто одинаковой для всех христиан веры в Троицу, а требовали одного-единственного понимания отношений между лицами Троицы и одного-единственного понимания природы Иисуса. Помимо того что таким насилием над совестью подданных нельзя было достичь единомыслия по естественным причинам, — вера двух и более людей не поддаётся унификации, — императоры продолжали менять само определение ортодоксии. В отличие от спорщиков, которые за признание своих суждений о Троице истинными готовы были отдать жизнь, новые императоры, как прежде их предшественники, манипулировали формулой правоверия для достижения своих политических целей. И когда эти цели менялись, Константинополь менял определение ортодоксии для подвластных народов. Каждый раз после очередного такого указа миллионы христиан, которые прежде считались еретиками, оказывались правоверными, а приверженцы вроде бы ортодоксальной церкви попадали в разряд еретиков. Поскольку повлиять на религиозные взгляды миллионов людей в короткие сроки было крайне сложно, императоры оказывали давление на церковь. Порой они добивались своего уговорами и запугиванием епископов, порой смещали строптивых иерархов, и замещали их покладистыми клириками, а зачастую действовали с помощью грубой силы даже по отношению к патриархам Константинополя и Рима.

Борьба императоров с церковными партиями и стычки церковных партий между собой вызывали мятежи, которые в отдельных епархиях доходили до гражданских войн. Эти схватки за веру сопровождались казнями крещёных бунтарей, убийствами священников прямо в храмах во время богослужения, усмирением непокорных с помощью войск, взаимными проклятиями враждующих сторон, отрезанием голов, ссылками и конфискациями имущества побеждённых.

568

*

Окончательную победу христианства над язычеством — если язычеством называть древние традиции эллинов и римлян, а торжество невежества считать победой, — одержал император Юстиниан, которого Восточная православная церковь признала святым. Этот великий грешник, безжалостный головорез и циничный грабитель своих подданных правил Ромейской империей от 527 до 565 года.

Чтобы покончить с распространением любых взглядов, которые в чём-то противоречили учению государственной религии, Юстиниан запретил неортодоксальным христианам, иудеям и язычникам заниматься преподаванием. Соответствующий указ он издал в 529 году:

Мы хотим расширить закон, однажды сделанный нами и нашим благословенной памяти отцом против всех оставшихся ересей (мы называем ересями те верования, которые поясняют вещи иначе, чем католическая апостольская ортодоксальная церковь). Таким образом, этот закон должен применяться не только к ним, но также к самаритянам и язычникам. Поскольку они оказывают дурное воздействие, они не должны иметь никакого влияния, и не должны обладать никаким достоинством, и не должны преподавать никакие предметы, чтобы не впутывать умы простодушных в свои заблуждения и не отвращать наиболее невежественных из них от чистой, истинной ортодоксальной веры.

Во исполнение именно этого указа последовало закрытие последних философских школ в Римской империи, включая главную из них — Академию в Афинах.

Юстиниан с каждым годом ужесточал законы о вере. Он постановил карать смертной казнью христиан, которые ещё придерживались традиций древних культов. Абсолютно всем некрещёным жителям империи велено было явиться в церкви со своими жёнами, детьми и домочадцами, чтобы их обучили истинной вере и крестили. Всё имущество неподчинившихся подлежало конфискации, а сами они — изгнанию. Один из указов Юстиниана гласил, что если глава семейства крестится только ради того, чтобы остаться на государственной службе, а жену, детей и домочадцев оставит в заблуждении язычества, то его собственность будет конфискована в пользу казны, а сам он лишится гражданских прав и подлежит дальнейшему наказанию. Очередной закон Юстиниана повелевал карать смертью любого человека, уличённого в совершении жертвоприношений или в поклонении изваяниям, а детей такого казнённого упрямца государственные чиновники должны были безотлагательно привести в церковь и крестить.

Таким образом Юстиниан постановил, чтобы все жители империи, если не считать иудеев, приняли христианство. Давний эдикт Феодосия I от 27 февраля 380 года фактически потребовал того же, но Юстиниан предпринял жёсткие меры по отношению к подданным, с тем чтобы его указы выполнялись, причём выполнялись на всей территории государства.

569

*

Юстиниан был не первым и не последним из крещёных императоров, которые изменяли понятие правоверия в христианстве. Вступив на престол, когда ортодоксальным курсом церкви являлось диофизитство, он начиная с 531 года стал склонять этот курс в сторону монофизитства. Юстиниан тоже отправлял в ссылку неугодных ему епископов и замещал их своими ставленниками; он диктовал церкви, какие богословские взгляды являются правоверными и провозглашал анафему тем, кто думали иначе, чем думал он, о душе и теле Иисуса, о воскресении умерших людей, о наказании демонов и нечестивцев.

Несмотря на все усилия императоров, христианство не пришло к религиозному единству. В 550 году начался первый внутрицерковный раскол Западной церкви, который длился полтора века. Размежевание христианских епархий происходило и на Востоке. От Константинопольской церкви, отделились Ассирийская, Армянская, Коптская, Эфиопская, Эритрейская, Сирийская и Маланкарская церкви. Иерархи Востока и Запада тоже не раз лишали друг друга священства и прекращали общения. Первый такой разрыв случился в конце V века и длился тридцать пять лет. В конце концов церковные вожди Рима и Константинополя прокляли друг друга и обособили свои патриаршества. С тех пор христиане и нехристиане, которые не были посвящены в перипетии тех пустых споров, думали и продолжают думать, что крещёные народы Востока и Запада исповедуют разные религии.

570

*

Потомки древних эллинов и римлян после обращения в новую веру по сути отреклись от самого главного достояния, которым так дорожили их предки — от свободы открыто высказывать свои взгляды. Народы Западной цивилизации смирились с тем, что императоры и церковь присвоили себе право грубо вмешиваться в область личных убеждений любого человека. Частью этого интеллектуального падения крещёных эллинов и римлян было пренебрежение обширнейшим философским и литературным наследием античности. Подавляющее большинство трудов древних философов не сохранилось, главным образом — по умыслу тех, кто считали эти сочинения вредной ересью. Эти книги безвозвратно исчезли ещё и по причине установившегося безразличия к суждениям древних авторов. Поскольку с точки зрения христианских императоров и отцов церкви истина с приходом Иисуса Христа была найдена, убеждения всех некрещёных мудрецов оказались в лучшем случае в ряду бесполезных, ошибочных взглядов.

Та кипучая эпоха, когда и юноши и зрелые мужи отправлялись за тридевять земель изучать науки и отдавали там чуть ли не всё своё состояние за курс лекций, прошла. С упрочением христианства в качестве государственного культа, знания в обществе стали постепенно обесцениваться. И такой ход событий виделся Скрижалю закономерным, потому что в духовном споре образованных людей с непросвещёнными жителями империи победили зашоренные, нетерпимые к инакомыслию верования простолюдинов.

571

*

О том, насколько изменились с течением веков отношение к наукам и степень доступности знаний, Скрижаль мог судить по истории книгоиздательства и книготорговли. У древних греков, которые около VII столетия античной эры заимствовали способ письма на папирусе у египтян, книжное дело было очень развито. У римлян, которые, в свою очередь, переняли такое письмо у греков, папирусные фабрики работали ещё задолго до начала христианской эры. Книжные лавки существовали даже в провинциальных городах. В Риме было множество больших и малых книжных магазинов и лавочек букинистов. Книжные магазины в Риме служили местом встреч для литераторов, учёных и книголюбов. При таких магазинах находились комнаты для чтения, где за небольшую плату любой желающий мог почитать интересующие его свитки. Здесь можно было также сличить свой экземпляр известного сочинения с его выверенной копией; для такой правки текстов многие книготорговцы специально держали грамматиков. При больших книжных магазинах в отдельных залах работали также скорописцы. У них можно было заказать копию с любого свитка или же сделать заказ на издание своего сочинения в нужном количестве экземпляров. Поскольку и папирус, и труд переписчиков был довольно дешёвым, книги в Риме стоили недорого. С победой же христианства над древними культами этот дешёвый и общедоступный способ книгоиздания оказался невостребованным. Фабрики по производству папируса стали закрываться. Для Священного Писания и богослужебных книг — текстов для повседневного пользования — лучше подходил пергамент, более прочный, но и более дорогой материал, которым пользовались для письма ещё в глубокой древности. Начиная с III века христианской эры стали появляться книги, написанные разведённым серебром с выведенными золотом заглавными буквами. Со временем стоимость книг достигла баснословных сумм. За красиво написанный молитвенник или Псалтирь отдавали, случалось, целые имения. Книга в средние века стала большой редкостью.

572

*

О степени упадка культуры в средневековье у крещёных народов, которые жили в Средиземноморье, по сравнению с их прошлым свидетельствовало также постепенное исчезновение публичных и частных библиотек. Первая публичная библиотека в Афинах появилась в IV веке античной эры. В III‒II столетиях античной эры публичные библиотеки существовали не только в таких больших культурных центрах, как Пергам и Антиохия, но и в провинциальных греческих городах. Самой знаменитой была богатейшая библиотека в Александрии, которая хранила все произведения древности и приобретала все новые появлявшиеся труды. Древнегреческие философы, драматурги, поэты, ораторы и просто образованные люди имели большие частные собрания книг. Так, библиотека Аристотеля насчитывала около сорока тысяч свитков.

Начиная с I века античной эры частные и публичные библиотеки стали появляться в Риме. Благодаря непосредственному участию императоров Августа, Тиберия, Веспасиана, Домициана, Траяна количество публичных библиотек в Риме постоянно росло. Помимо книгохранилищ, они располагали просторными, хорошо оборудованными читальными залами, открытыми для всех желающих провести здесь время за чтением. В середине IV столетия император Констанций основал библиотеку в Константинополе. Но к этому времени знания уже обесценились, даже в Риме. Об этом горько посетовал Аммиан Марцеллин в «Римской истории»:

XIV.6.18‒19 Вместо философа приглашают певца, а вместо ритора — постановщика представлений. Библиотеки заперты навечно, как гробницы. [...] Дошли наконец до такого позора, что когда не так давно из-за опасений нехватки продовольствия выслали из города чужестранцев, то представителей знания и науки, хотя их было совсем немного, изгнали немедленно без всяких послаблений, а прислужников актрис-мимов и тех, кто выдавали себя за таковых, оставили. Остались также три тысячи танцовщиц со своими хорами и соответствующим числом учителей танцев.

Богатейшие знания, накопленные эллинами и римлянами, оказались невостребованными. Больше того, слыть образованным человеком и хранить книги у себя дома стало опасно. По свидетельству того же Аммиана, люди из-за боязни быть обвинёнными в колдовстве сжигали свои библиотеки.

В конце IV века, когда император Феодосий I объявил христианскую веру истинной и единственно допустимой в империи, началось уничтожение библиотечных фондов. В 391 году по приказу Феодосия христиане Александрии разрушили все древние храмы в городе. И храм бога Сераписа вместе с находившейся в нём частью той самой Александрийской библиотеки, богатейшей в древности, тоже был разгромлен. Существует предание, что в середине VII века халиф Умар ибн аль-Хаттаб, известный также под именем Омар I, повелел своему полководцу сжечь Александрийскую библиотеку, сказав: «Если в тех книгах говорится то же, что в Коране, то они бесполезны, а если что-нибудь другое — они вредны». Правда это или нет, и кто сжёг библиотеку — фанатики-мусульмане или ещё раньше фанатики-христиане — достоверно неизвестно, но Скрижаля это и не особенно интересовало: степень агрессивности невежественных начётчиков не зависит от того, какое писание для них является священным.

Христианские императоры V века приказывали уничтожать книги, которые считали богохульными. В 475 году в Константинополе в ходе борьбы с монофизитством была сожжена публичная библиотека, в которой насчитывалось сто двадцать тысяч томов. С приходом к власти императора Юстиниана I, когда наступили времена приказного единоверия, все труды древних философов попали в разряд сочинений, сбивающих людей с толку и вредоносных. Папа Григорий I, избранный епископом Рима в 590 году, не признавал светское образование и стремился заменить его церковным. Он приказал уничтожать произведения древних авторов, и его приказ выполнялся. Библиотеки в христианских странах в период средневековья существовали только в монастырях. Поэтому рукописи, уцелевшие от костров этой бескровной, но изуверской инквизиции, были для мирян практически недоступными.

573

*

При столь высокомерном отношении воцерковленного мира к литературному наследию античности больше всего повезло философскому наследию Платона, Аристотеля, Плотина и Секста Эмпирика. От подавляющего большинства тех произведений, которые в первой половине III века христианской эры ещё были доступны интеллектуалам и обзор которых сделал Диоген Лаэртский, сохранились главным образом лишь отрывки. Хотя комментаторы книг Диогена Лаэртского указывают на путаность, на отсутствие системы в его подаче материала, сетуют на обилие анекдотов и отступлений в его тексте, Скрижаль был безмерно благодарен этому человеку за труд, оказавшийся одним из главных источников сведений о жизни и воззрениях самых известных мыслителей древности.

Скрижаль теперь хорошо понимал, какая боль стояла за словами Франческо Петрарки о безвозвратной утрате большей части интеллектуального наследия Древнего мира. Векá, последовавшие за гибелью греческо-римской цивилизации, Петрарка назвал не только тёмными, но и преступными, после чего добавил: «Та эпоха, которая сама ничего не произвела, не устрашилась промотать наследие отцов».

Уничтожение многочисленных замечательных работ древних философов Скрижаль переживал как свою невосполнимую потерю. Он понимал, что эта личная утрата была вроде бы ничтожно мала по сравнению с тем, чего лишилось всё человечество, — и те мыслящие люди средневековья, которые стремились к знаниям, и его современники, и те поколения, которые придут в мир после него. Но сознание неразрывной связи с судьбой каждого человека раздвигало пределы его личных переживаний и множило его боль.

574

*

Гибель греческо-римского мира действительно чем-то походила на суицид. Жестокая борьба крещёных императоров и архиереев с последними приверженцами древних культов и с теми христианами, которых считали неправоверными, лишь довершила затянувшуюся агонию.

Активное общение народов Востока и Запада началось после завоеваний Александра Македонского и с расширением пределов Римской республики. На протяжении нескольких столетий влиянию восточных деспотий с их своеволием царей и раболепием подданных подвергались прежде всего полководцы Рима, наместники восточных провинций и воины: при виде личного богатства и неограниченной власти монархов Азии и Африки стяжатели и честолюбцы республики поддались искушению безмерно обогащаться и безраздельно властвовать. А затем, в результате миграции жителей Средиземноморья, эллины и римляне оказались также под влиянием мистики вероучений Востока. Старые культы вышедшие из Древнего Ирана, из Малой Азии, из Сирии, Иудеи и Египта нашли и продолжали находить своих приверженцев среди жителей Римской империи, однако для большей экспансии им не хватало молодого задора. Такими свежими силами, необходимыми для духовных завоеваний, и оригинальным учением с заманчивыми посулами обладала юная религия, которая ответвилась от библейского культа сынов и дочерей Израиля.

«Только не надо верить басням», — заметил Эпикур, когда рассуждал о природе таких явлений, как молния и гром, землетрясения и вихри, движения небесных светил и чередование дня и ночи; в объяснениях этих и многих других явлений природы Эпикур отталкивался от научных знаний своего времени, от доводов разума, а не от общеизвестных мифов о богах. Греческо-римский мир не внял этому призыву — поверил фантастическим домыслам крещёных миссионеров. Ещё в середине I века члены ареопага в Афинах снисходительно посмеялись над апостолом Павлом после его речей о воскресении Иисуса. Но всего лишь век спустя, как следует из рассказов Лукиана и Апулея, жители Греции верили в магию и в чудеса значительно больше, чем прежде. Народам Средиземноморья не хватило здорового критицизма тех скептиков, которые не спешат верить в чудеса, а предпочитают отталкиваться от фактов и мыслить логически. Сдаче позиций Запада в сфере духа способствовало и то, что столица Римской империи переместилась на Восток: новый стольный град, Константинополь, географически оказался на границе между Европой и Азией.

После близкого знакомства с философскими исканиями Древнего мира и становлением христианства как религии Скрижаль уяснил, что в первых веках новой эры народы Средиземноморья ещё не были готовы к принятию философской идеи бога и усвоили простой культ, который не требовал от человека значительных индивидуальных усилий и при этом сулил новообращённым вечное блаженство; христианство сумело духовно завоевать Запад прежде, чем эллины и римляне успели утвердиться в своей, идущей от разума, вере. Обывателям легче было принять Иисуса — царя в области духа, который является посредником между всеми смертными и Богом, — чем задуматься о своих прямых отношениях с высшим началом мира.

При жёстком диктате монархов этой первой, в полсвета, христианской державы и под влиянием вероучения церкви происходило умаление значимости интеллектуальных исканий, обесценивалась индивидуальность человека и росла нетерпимость к инакомыслию. Став под хоругви церкви, многие крещёные подданные императора ринулись преследовать своих земляков, которые всё ещё придерживались традиций их общих предков. Эти зачинатели крестовых походов и инквизиции — отчасти из благих побуждений — хотели отвадить сограждан от нечестия. Однако предпринятые ими радикальные меры по излечиванию Античного мира истощили жизненные силы этого развитого, некогда крепкого организма, который к тому времени уже давно страдал духовным недугом; удушение его свобод и независимого мышления миссионерами-врачевателями атрофировало его разум. Продолжая спасать не примкнувших к церкви, якобы заблудших, жителей империи от расплаты на небесах, гонители стали уничтожать упрямцев, соотечественников, на этом свете.

575

*

Сам факт насилий новых греков и римлян над приверженцами традиций их предков свидетельствовал о том, что гонители инакомыслящих — крещёные императоры и государственная церковь — рушили те моральные устои, которые по степени нравственности значительно превосходили идеалы христианской системы ценностей: ненавистники древней отеческой культуры, одними из главных черт которой были многополярность мнений и уважение к оппонентам, породили новую культуру, которую отличало прежде всего принуждение сомневающихся и упорствующих людей к единоверию и единомыслию.

Унаследовав заблуждение вождей Иудеи — уверенность в богоизбранности библейского народа, — христианский мир не усвоил те лучшие черты, которые после веков скитаний отличали большинство потомков Израиля, — искреннюю любовь к ближним и желание не причинить никому вреда. Переняв также худшее из традиций греческо-римской цивилизации — преобладание обрядности в богопочитании, которая стала краеугольным камнем вероучения церкви, — новый средневековый мир отверг и в значительной части уничтожил богатое интеллектуальное наследие античности, очернил идеалы и стремления лучших умов прошлого, растоптал уважение к независимому мнению и нуждам человека.

576

*

Когда Скрижаль абстрагировался от разделения Древнего мира по географическому принципу — на Восток и Запад, он увидел, что в борьбе за умы жителей Римской империи победили мистические настроения и суеверия недалёких киников-христиан, а не взгляды образованных людей. Государственная, воинственная церковь — уродливое порождение тяжелобольного эллинизма и восточной мистики — с помощью силы лишила права на собственное мнение не только последователей других религий и приверженцев всех философских школ; императоры и епископы строго контролировали образ мыслей и действий единоверцев, христиан. Церковь не допускала половинчатости во взглядах своих духовных чад: человек не мог, оставаясь христианином, принять только веру в единого Бога и усвоить проповедь любви ко всем людям, но сомневаться в сверхъестественных событиях из жизни Иисуса и не соблюдать церковные обряды. Тем не менее оказался возможным другой компромисс — сделка с совестью со стороны самих идеологов этого государственного института веры. Поскольку остепенившаяся церковь своей жестокостью, нетерпимостью к инакомыслию грубо попрала заповедь искренней братской любви и тем самым подавила едва пробившиеся духовные ростки безусловного человеколюбия, — сутью этого выхолощенного, обязательного для народов империи культа остались обрядность, унаследованная от религий Древнего мира, и вера в чудеса, которые в христианстве получили статус незыблемых догматов.

577

*

Во времена того многообразия верований, которое было естественным для народов Средиземноморья до их крещения, человек мог жить в согласии с собой — в соответствии с идеалами, выбранными им самим. У народов, которых Римская республика объединила под своей властью, существовало много религиозных культов и философских школ. И каких бы убеждений о высших силах человек ни придерживался, ему не приходилось скрывать свои взгляды, лукавить и вести двойную жизнь.

С крушением Римской республики и рождением на её развалинах Римской империи монархи стали ограничивать свободу слова подданных. И рьяные агитаторы некоторых восточных культов, и обличители существующих в империи порядков, и философы уже рисковали быть высланными из Рима и Италии. Такие изгнания действительно случались. Начиная со II века императоры подвергали преследованиям и христиан. И всё же в первые столетия новой эры люди разных верований и убеждений ещё имели возможность жить в согласии с собой. Христиане и философы открывали свои школы.

Принятие веры в спасительную миссию Иисуса обернулось для народов Римской империи, для самостоятельно мыслящих людей, невозможностью открыто высказывать свои суждения. Византия и страны Европы, где христианство стало единственной, обязательной для всех и каждого религией, погрузились в глубокую беспросветную темень средневековья.

578

*

Осознавая всю трагичность ничем неисчислимого урона, который понесло человечество в результате христианизации народов Средиземноморья, Скрижаль видел и то, что сила, которая направляет эволюцию духа, берёт своё. Подобно тому как полноводная река делает крутую излучину и начинает течь чуть ли не вспять, но потом разворачивается и повинуясь главной движущей силе, катит воды дальше, — так и ход развития Западной цивилизации после крутого поворота от интеллектуальных устремлений эллинов и римлян к подавлению свободомыслия — к жёсткому диктату одной и строго предписанной всем религиозной доктрины — стал постепенно возвращаться на тот рациональный, с ориентирами нравственности путь, который проторили лучшие умы античности.

О том, что Западный мир восстанавливает значимость своих исконных духовных ценностей, свидетельствовало более терпимое, чем прежде, отношение его современников к инакомыслию и большее уважение к самим оппонентам; несоизмеримо большей по сравнению со средневековым прошлым стала и свобода слова. В цивилизованных странах утвердилось понимание неповторимости каждой личности и для многих уже являлось нормой жить бок о бок в мире и согласии с людьми других вероисповеданий и воззрений. И общедоступность библиотек, и свободная продажа книг, и развитие наук, и восстановление уважения к образованным людям, и возрождение философских исканий, которые церковь фактически запрещала, и возобновление Олимпийских игр в ХIХ веке, — всё говорило о том, что народы Европы не сумели подавить своё естество. После затяжной, длившейся столетиями болезни духа, диагноз которой — расстройство разума — Философия в «Утешении» Боэция поставила узнику, Западная цивилизация определённо выздоравливала.

579

*

Многие здравомыслящие люди ещё не осознали, почему все попытки духовных и светских вождей сплотить свой народ одной общей верой терпят неудачу, — такое единение, если случается, длится недолго и служит главным образом политическим устремлениям самих вождей. И всё же Скрижаль надеялся, что цивилизованный мир уяснит: достичь сколь-нибудь высоких целей объединением людей с помощью религии нельзя. Общую основу для лучшей, достойной жизни придумывать не надо, — она дана всем носителям высшего разума изначально, дана в качестве универсальных положений духа, которые нужно принять как непреложные и следовать им: людей объединяют моральные нормы. Так устроен духовный мир. Любые же действия тех политиков и фанатиков, которые нарушают законы нравственности — в частности, стремлением сплотить сограждан одной верой, или общей ненавистью к инакомыслящим, или дутым чувством патриотизма, — если и достигают своей цели, то заканчиваются тяжёлой расплатой обманутого народа за умопомрачение. Такие потуги обречены на провал, потому что являются попытками подменить нерушимые установки мирового порядка фальшивыми ценностями, преходящим.

КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ КНИГИ

____________________

Читать 4-ю книгу

Вернуться на страницу с текстами книг «Скрижаль»

На главную страницу